Журналистка Фокуса побывала в прибалтийском Донбассе и под впечатлением от увиденного переделала рассказ Ивана Бунина "Кавказ" в пьесу "Крым"
Оксана Савченко
Дорога
— Вы чего смеётесь?! Я что, смешной?
— Что вы. Вы совсем не смешной. Это нервное.
— Это вообще на фотографии вы или кто?
— Или кто. Нет, нет. Это я.
Разговор происходит на украинско-белорусской таможне. Автобус в Латвию следует транзитом через территорию Беларуси. Четыре утра. От недосыпа меня трясёт. У таможенника глаза-буравчики и круглое веснушчатое лицо. Он ещё некоторое время смотрит пристально, как Борман на Штирлица. Усилием воли стираю с лица улыбку и становлюсь похожей на свою тоскливую фотографию из загранпаспорта.
Всё началось с того, что Даугавпилсский театр пригласил театрального режиссёра Тамару Трунову, сценографа Петра Богомазова и драматурга Оксану Савченко (то есть меня) поучаствовать в фестивале-лаборатории Telpa Daugavpils.
С Петром Богомазовым мы стоим на улице и ждём отправки автобуса. Богомазову двадцать пять. На нём синяя кофта-кенгуру и джинсы. Он хорошо воспитан и отлично болтает по-английски. Рассматриваем памятный камень, на котором золотой краской выведено что-то про встречу трёх таможен — России, Беларуси и Украины. Именно в таком порядке. Здесь же растут три берёзки. Две приличные и одна тощая. Петя вдруг принимается рассуждать о том, что берёзка "пожирнее" — это украинская.
— Обоснуй, — сонно требую я.
— У нас климат теплее. Я когда в художке учился, часто берёзы рисовал.
К камню лениво подходит собака охотничьей породы — что-то вроде курцхаара. Обнюхивает. Пока Петя рассуждает об особенностях местной флоры, пёс делает своё мокрое дело прямо на камень. Пассажиры посмеиваются. Соотечественников можно вычислить по более громкому и нервному хохоту — у смеха украинцев есть контекст.
Садимся в автобус. Едем. Трясёт почти так же сильно, как на украинской трассе. Проносимся через провинциальные городки — ободранные пятиэтажки, редкие утренние алкаши, счастливые девицы на рекламных плакатах. Наконец подъезжаем к латвийской границе.
Общага
Нас селят в общежитие местного университета. Отличие латвийской общаги от украинской только в том, что в латвийской есть интернет. От вопроса консьержки, когда лучше включить горячую воду (на час утром или вечером), у нас с Тамарой портится настроение.
У Труновой внешность мадонны, аристократические манеры и резкий характер. Она одна из немногих молодых украинских режиссёров, чьи спектакли запоминаются. В её постановках всегда есть стиль. У Труновой он тоже есть. Даже когда она с утра сушит выстиранный с вечера носок феном и продумывает репетицию. Любовь к искусству перевешивает неустроенный быт. Батареи в общаге холодные, как сердце Кая, и полагаться на то, что к утру носок просохнет, также бессмысленно, как на вступление Украины в ЕС в ближайшее время.
Зато радует вид из окна. Футбольное поле, караван-сарай супермаркета и озеро с утками. Их семь. Птицы спокойно плавают с утра до вечера по чистому огороженному сеткой водоёму. Это расслабляет. Буду их ловить и есть, когда закончатся деньги.
Город
Даугавпилс на первый взгляд — респектабельный провинциальный городок. С сохранившимся историческим центром и множеством храмов — костёлов и старообрядческих церквей. Куполов так много, что с высоты птичьего полёта может показаться, будто он состоит из гигантских морковок и луковиц. Город надвое распилен рекой Даугавой.
С одной стороны высится грандиозное сооружение из белого кирпича — мужская тюрьма "Белый лебедь". Зеки приклеивают к хлебному мякишу записки и выбрасывают из окон камер, женщины в надежде найти любовь подбирают их и вступают в переписку. А потом идут молиться на Церковную горку — красивейшее место с четырьмя храмами разных конфессий.
Улицы чистые, дороги ровные. Ориентироваться просто — город выстроен по принципу квадратов, и на вопрос, как пройти в нужное место, почти всегда получаешь ответ: прямо. В Даугавпилсе примерно сто тысяч жителей. По нашим меркам малютка, по прибалтийским — чуть ли не мегаполис, второй по величине город страны. Здесь нет брендовых магазинов, потому что для местных это дорого. Зато есть отличный секонд и магазин-барак с "европейскими ценностями" (товарами за 1 евро) на отшибе.
Почему у горожан мало денег? Раньше тут был один из самых больших в Европе заводов по производству сахара. После вступления Латвии в ЕС предприятие купили и прикрыли конкуренты из Франции, оставив семь тысяч человек без работы.
Урок
Кроме нас на фестивале ещё четыре группы — две из Польши, по одной из Латвии и Беларуси. Каждая за две недели должна сделать двадцатиминутный спектакль. Участники театральной лаборатории переделывают "Тёмные аллеи" нобелевского лауреата Бунина на новый лад. В итоге от бунинского варианта оставлены лишь бледные тени героев, а посыл и вовсе варварски переиначен в духе времени.
Все поляки отлично болтают по-английски, и единственный экстраверт из украинской группы Петя с ними быстро сходится. Я обращаю внимание на Кшишека Попиолека. Он режиссёр из Кракова, у него умный взгляд и манера одеваться, как у рокабилли. А ещё он задаёт прямые вопросы, которые выбивают из колеи. На один из них — "Неужели вы действительно считаете русских братским народом?" я не знаю, что ответить. На театральных лекциях поляки ведут себя более свободно, чем белорусы и украинцы. Подход к постановке у них отличается от нашего.
— Вы работаете над тем, "что сказать" историей, мы над тем "как сказать", — объясняет Кшишек.
Наша интернациональная группа сидит в кабаке и обсуждает пьесы. И вдруг:
— Я не люблю поляков, — пьяная в веснушках гора мускулов подходит к нашему столику.
Взор веснушек грозно направлен на Мефистофеля — одного из поляков, которому мы дали такое прозвище из-за бороды и резко очерченного лица. Мефистофель быстро считал мимику веснушки и уяснил главное — веснушка жаждет драки. Вдаваться в подробности того, как мы разрулили конфликт, не буду. Скажу лишь, что закалка девяностых пришлась кстати. Гора мускулов отчалила под столетней давности хит группы "Русский размер": "Этим вечером на рейве, про подругу не забыв, покупаешь в автомате для себя презерватив".
За две недели пребывания тут я понимаю, что Даугавпилс — это латвийский Донецк. С въевшимся, словно запах старой квартиры, духом девяностых. Латыши говорят, что по Даугавпилсу нельзя судить обо всей Латвии. Здесь даже по-латышски почти не говорят. По Донецку тоже нельзя было судить обо всей Украине. Там тоже почти не говорили по-украински. Что из этого вышло? Что может выйти тут? Уже вернувшись домой, прочла новость о том, что пророссийские активисты вышли на улицы города митинговать против перехода на обучение в школах на латышский язык.
Шарики
В перерыве между работой над спектаклем и лекциями удаётся посмотреть новости. На российских сайтах фотографии наших пленных и издевательские комментарии к ним. Выхожу на улицу, несколько минут сознание не воспринимает звуки и краски города. Просто иду. Вынырнуть из этого полутранса помогают шарики у входа в бистро. Они завёрнуты спиралью, но главное цвет — российский триколор. Он действует на меня, как удар электрошокером.
Захожу в кафе. Заказываю пиво за два с половиной евро, зная, что пить его не буду. Сажусь за столик, вытаскиваю ноутбук. Нахожу на YouTube песню, фанатом которой дома никогда не была: "Слава нации, смерть врагам". Громко включаю её. Голос у моего компьютера слабоват. Но посетители за соседним столиком слышат, и официант — очки в роговой оправе и стиляжная причёска — тоже.
— Извините, — говорят мне очки и причёска, — не могли бы вы выключить музыку? Она мешает посетителям.
— Дослушаю и выключу, — тоном мегеры обещаю я.
— Извините, — официант говорит ласково, как больному, от которого не знаешь, что ожидать в следующую минуту, — но у нас не принято громко слушать свою музыку.
— Не выключу, — отрезаю я.
И готовлюсь к тому, что меня сейчас с позором выдворят из кафе. Батарея компьютера принимает решение за меня. Песня обрывается. Я выхожу на улицу. Солнце садится. Даугавпилс расположен на равнине, и закат здесь виден почти из любой точки. Разглядываю громадный алый орех, который лежит на блюде сужающегося в перспективе проспекта. У ног города брошенной шелудивой собакой свернулась Даугавпилсская крепость, в которой мы скоро покажем свой спектакль.
Драма
Спектакли проходят в заброшенном военном госпитале XIX века, кирпичном двухэтажном здании на территории Даугавпилсской крепости. Почти два века в нём лечились и умирали люди. Во времена Второй мировой здесь был концлагерь, после войны — закрытый военный городок. Когда распался Союз, крепость разорили. Сегодня большинство зданий разрушено, окна выбиты. Стены госпиталя покрыты лишаём, краска на них потрескалась в рыбью чешую. В этом есть своя декадентская красота, красота смертельно больного.
На стенах комнаты, в которой мы ставим спектакль, висит табличка с человечком в разных позах. Картонку можно было бы принять за камасутру для одиноких, если бы не надпись: "Один на один с радикулитом".
Источник: http://focus.ua/society/319341/
Комментариев нет:
Отправить комментарий